В России происходит радикализация политического класса

Оказалось, что когда в 2014 году в Крыму и на Донбассе готовятся референдумы о статусе территории — «это нелегитимно, потому что за две недели референдумы не готовится»; а когда 27 июня 2015 года премьер Греции Алексис Ципрас предлагает провести референдум по финансовой политике (платить ли Элладе по долгам Евроцентробанку и МВФ), и девять дней спустя референдум проводится — это нормальная практика развитого государства, члена ЕС и НАТО.

Помню, в Литинституте руководитель нашей творческой мастерской Александр Александрович Михайлов рассказывал: когда он учился в МГУ и на 1 Мая с друзьями спьяну сняли со здания флаг СССР, по Би-Би-Си сообщили, что «в Москве произошли студенческие волнения». Всю компанию выгнали из комсомола и универа, Михайлов загремел в армию. Сегодня юноша корпулентного сложения, Аллен Арментраут, выходит с флагом конфедератов на защиту памятника генералу Ли в Шарлотсвилле — и его, Арментраута, исключают из Христианской школы при колледже Пенсакола. Внимание, вопрос: чем нынешний Запад отличается от СССР эпохи застоя?

— Про «обиду на Запад» понятно. Но вопрос все-таки про российское общество.

— Так я к нему плавно перехожу. Русский философ Дмитрий Евгеньевич Галковский констатировал «латиноамериканизацию» Северной Америки (с холодной гражданской войной, хунтами и эскадронами смерти — пока еще в мягком варианте, но аппетит приходит с едой). У нас, к сожалению, в смысле поляризации общества — ровно та же тенденция.

Алексей Венедиктов отмечал, что «за полгода массовых протестов 2011/12 годов ни в одну витрину не прилетел ни один камень». Однако сейчас, в условиях нарастания внутренних и внешних конфликтов, когда ресурсная база вместе с моральной планкой для применения насилия понижаются, происходит радикализация политического класса. Причем в лице как «либеральной», так и «силовой» башен, при всей условности такового деления.

Упрощенно говоря, одни 5% населения готовы скакать на марше феминисток за то, чтобы геи могли на собачках жениться, а вторые 5% считают приемлемым громить выставки и сжигать кинотеатры, где показывают кощунницу-«Матильду». Между ними оставшиеся 90%, которые просто хотят нормально функционирующих государственных институтов, нормальных ценностей, нормальной работы общественного транспорта, и еще чтобы Сбер и ВТБ наконец-то открыли отделения в Крыму, — но политический класс занимается чем угодно, кроме Realpolitik. Еще раз подчеркну, здесь я имею в виду как «либералов», так и «охранителей». И, увы, существование в условиях их взаимной агрессии загоняет среднего человека в крайне узкий набор социально приемлемых ролей: «Если ты против Навального, то ты за коррупцию». «Если ты против точечной застройки (с чем на Юге России особенно плохо), то ты нацпредатель и агент Госдепа».

Остановить джордж-мартиновское скатывание в Кровавую Войну Кланов Накануне Зимы, где победителей не будет, могли бы «учителя человечества» — та же интеллигенция, творческие элиты, журналисты. Чтобы условный Михалков и условный Познер собрали бы в круглой комнате 30-40 самых авторитетных людей и сказали: мы закрываем двери до тех пор, пока не договоримся и не выработаем образ будущего, который более или менее устраивал бы нас всех.

— Ты про журналистов сказал. Что ты считаешь главным нынешним трендом в медиа-пространстве? Что принципиально поменялось после «КрымНаша» в российской журналистике?

— Во-первых, она все более алгоритмизируется — те же Яндекс.Новости работают не хуже (и порой оперативнее) «классического» информагентства. Программный код автоматически индексирует инфоповоды, определяет первоисточники, бракует фейки, «склеивает» текст из нескольких ресурсов, группирует посты по гнездам-сюжетам… Живой журналист как посредник между инфоповодом и читателем более не нужен. Вот Навальный кичится: «Зачем мне СМИ, если я сам могу все сказать в видеоблоге». На это возникает неуверенный ответ, что видеокамера не задаст такому видеоблогеру неудобных вопросов. Но когда и раньше его звали на «Дождь» или «Эхо», жестких вопросов там тоже почему-то не было. Журналисты, не исключая меня, просто переписывают посты на фейсбуке официального представителя МИД РФ Марии Захаровой (тоже, кстати, еще один медиа-феномен «посткрымской эпохи»). И эти наши рерайты читают, комментируют, забирают в соцсети. Но ведь лет через восемь подобный рерайт сможет сделать и робот. И в алгоритмизованном мире выживет тот, у кого остается умение добывать эксклюзивы, индивидуальная интонация и гражданская позиция (Кононенко, Колесников, Кашин; как говорил Бюффон, «Человек — это стиль»).

Во-вторых, подобно первым годам Сети, вернулась анонимность. 20 лет назад Рунет (чья численность была сопоставима с количеством нынешних телеграмщиков) обсуждал, кто такая Катя Деткина. Сейчас все битый год выясняют, кто такие Незыгарь, Темник, Методичка. Но статус инкогнито не предполагает ответственности. Екатерина Винокурова (один из самых талантливых наших политических журналистов) пишет, допустим, что, по данным анонимного источника из Росалкогольрегулирования, в тайных лабораториях на Земле Франца-Иосифа разрабатывается секретное оружие на случай вторжения насекомоподобных гуманоидов из космоса. И что? Как я должен реагировать на информацию, которую в принципе невозможно проверить? Но Винокурова, по крайней мере, не анонимна и подкрепляет свои слова личным же авторитетом. А теперь Незыгарь в Телеграме постит очередной «инсайд» о предстоящем снятии такого-то губернатора; среди 60 тысяч его читателей находятся политолог, сотрудник АП и тот самый губернатор, принимают все за реальный знак свыше и начинают «отрабатывать повестку». В итоге великая империя, которую после нападения на Персию согласно пророчеству должен разрушить царь Крез, оказывается его собственной.

— Что при этом происходит с российской литературой? На слуху и в медиа-пространстве Прилепин, Лимонов, Порханов — все те, кто безоговорочно принял и поддержал Русский мир. Начало XXI века войдет в хрестоматии отечественной литературы как время консерваторов и имперцев?

— А разве она была когда-либо иной? Прогрессивный Чацкий в «Горе от ума» восклицает: «Хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев». При желании здесь можно найти и нынешний пафос импортозамещения, поворота но Восток или защиты традиционных ценностей. Пушкин клеймит «Клеветников России», Тургенев восхищается малороссийской культурой, но в «Рудине» отрицает существование украинского языка, Набоков в биографии Чернышевского потешается над леволибералами. Сложно представить, что в нынешнем веке русская литература отклонится от прежних координат. Кстати, на публику порядочный писатель порой говорит противоположное тому, о чем вещает в книгах. Дмитрий Глуховский может быть глашатаем свободы на фейсбуке, тогда как в его opus magnum, антиутопии «Метро-2033», на станцию ВДНХ наседают некие «черные» (есть ли тут намеки — решайте сами). И что же предпринимает протагонист Артем? Может быть, встречает ксеноморфов баннером «Flüchtlinge wilkommen», селит в своей палатке и раздает соцпособие? Никак нет: отправляется за тридевять тоннелей на спасение родины. В конце, правда, выясняется, будто ксеноморфы — совсем не враги, но, учитывая всю галлюцинаторную структуру романа с постоянными наплывами-снами, кто может поручиться, что это не очередной фантом?

— Что ты считаешь главным политическим событием (внешне и внутренне) после Русской весны?

— Изоляционизм и «правый поворот»: Брексит, разлюбившая беженцев Меркель, чуть было не победившая Марин Ле Пен. И, само собой, Трамп. Разумеется, пресловутое deep state, «глубинное государство» в лице трогательно объединившихся ястребов-республиканцев и либералов-демократов, близко к тому, чтобы его уработать. Но даже при наихудшем (для магната) раскладе мы благодаря этой «замятне» получим пару лет передышки, которую можно использовать для укрепления фронта и тыла.

— Про внутренние дела давай.

— Думаю, здесь главное — разворот государства к цифровой экономике. С 2014-го (опять этот год, да) курс биткойна вырастает в 10 раз, никто в принципе не понимает, как ничем не обеспеченный виртуальный продукт может демонстрировать такую динамику роста, едешь в электричке до платформы «42-й километр», а там только и слышно: биткойн, фермы для майнинга, ICO, блокчейн… И вот Путин встречается с Виталиком Бутериным, 23-летним миллиардером, создателем криптовалюты «Эфир». А недавно в этом «Эфире» (он в оригинале Ethereum называется, но в русском переводе латинское окончание um обычно опускается) хакеры нашли уязвимость, угнали >9000 денег, тогда авторы «Эфира» сделали откат… О чем ты сейчас подумал?.. Сделали откат системы на прежнее состояние, то есть создали ту версию вселенной «Эфира», где кражи денег как бы и не было. И может, и не как бы, а на самом деле. Раньше такое возможно было только на квантомеханическом уровне, все эти Коты Шредингера, мертво-живые из-за принципа неопределенности Гейзенберга. А сейчас мы квантомеханические возможности переносим на макроскопическую (то есть нашу с вами) реальность.

— К примеру?

— К примеру, мы запускаем в живой организм «меченый», радиоактивный атом, и его траектория помогает оценить ход биохимических процессов. Блокчейн — то же самое: допустим, государство выделяет модному режиссеру столько-то крипторублей на продвижение театра, а потом «меченый атом» из того же валютного массива всплывает в какой-нибудь транзакции на покупку квартирки в Риге. Новые технологии могут побороть коррупцию, и здесь Россия готова оказаться впереди Европы.

— «Европа кончилось, а значит, и не жаль / слабеющих мужчин и бородатых женщин…» — твои стихи. Последние несколько лет в официальных российских медиа Европу принято ругать — за толпы мигрантов, толерантность, списание в утиль традиционных ценностей. И в то же время элита, по крайней мере, значительная ее часть, продолжает вывозить туда на ПМЖ жен и детей, скупать там недвижимость и выводить активы. Не получается ли двойной стандарт: Европа разлагающаяся, но все еще желанная?

— Изначально предполагалось «Европа кончилась», но на бумаге в сборнике стихов по неизвестной причине отпечаталось «кончилось». Видимо, это знак: для нынешней Европы идеальный европеец — мигрант неопределенного пола и неясной ориентации, живущий на вэлфер. Но вот ты нас упрекаешь в двойных стандартах информационной войне с Западом — и на самом деле да. Ведь один журналист… кхм, правильнее использовать эвфемизм «один журналист, которого я хорошо знаю», — испытывает мощнейший диссонанс, когда на работе клеймит Брюссель, превративший окраины Париж и Берлин в мигрантские гетто, а потом возвращается в свой подмосковный город, где… ну ты понял. Такой моральный релятивизм нам дорого обойдется. И в том смысле, что с этой инокультурной молодежью зачастую не работает никто, кроме проповедников ИГ*. И в том смысле, что одна из причин «школьных митингов» — растущий зазор между телевизионной картинкой и реальностью.

— Позволю ещё одну цитату: «умереть за Империю — это значит достичь/ высшей формы бессмертия/ в пантеоне святых». Но вот — на наших глазах сотни известных и беззвестных ребят гибли на Донбассе. В том числе и за Империю, как они считали. В том числе под влиянием таких патетических восклицаний, весь 2014 год лившихся с экранов телевизора. Они умерли. Но нет ни пантеона, ни порой достойных проводов и помощи вдовам. Почему? Не та Империя оказалась?

— Хочу напомнить, что стихи, о которых ты говоришь, заканчиваются все-таки более оптимистично: «…с этой честью сравнится лишь / для Империи жить». Империя — это оптимальная форма организации больших и разноязыких пространств, и, как в любой сложной системе, здесь будут и зло, и уныние, и внезапная смерть. Но будет и другое. Будет и справедливость, когда молодой человек из малого города сможет найти себя в созидании и достичь успеха не зависимо от достатка или этнического происхождения. Будет и честь и доблесть, когда сыновья лучших московских семейств будут отправляться за тысячи километров, в области вечного зноя или вечного льда, чтобы в научных или военных экспедициях доказать, что они по праву имеют то, чем владеют с рождения. Наконец, будет и сочетание культуры и силы, когда в большом зале Исторической сцены Большого театра, где когда-то было провозглашено создание СССР, будет провозглашен и основанный на этих ценностях новый мировой порядок.

Да, пантеона героев Донбасса действительно нет. Но это же от нас с вами зависит. Пусть найдется активист, придумает концепцию, выбьет финансирование, привлечет лучших архитекторов и дизайнеров для создания музея-мемориала с мультимедийной экспозицией, как в Ельцин-Центре. Только так и делается.

— В поездках по России ты много общаешься с молодежью. Подскажи, пожалуйста, почему события 26 марта и 12 июля, когда оппозиционер Алексей Навальный вывел на улицы десятков городов тысячи студентов, оказалась столь неожиданным для власти? В чем феномен этого протеста и его отличие от «зимней революции» 2011-2012 годов?

— Я бы говорил не о «школьниках Навального», а о «школьниках ИГ»*. В обоих случаях — одни и те же медиа-манипуляции, яркий видео-контент, похожие лозунги: «борьба с коррупцией», «борьба с кяфирами». Однако первое — феномен дутый, политтехнологический, тогда как второе — системная проблема. Тут в шутку говорят о «дагестанских школьниках, сидящих в телеграм-чатах ИГ*», но это серьезное (и оскорбительное для простых дагестанцев) заблуждение, локализация проблемы одним Дагестаном давно не ограничивается. Вспомните, где жила самая известная беглянка в Сирию Варвара Караулова и какой у нее был культурный и образовательный уровень. Пропаганда «бармалеев» апеллирует к реальным проблемам — несправедливости, бедности, межэтническим противоречиям, и благодаря интернету она не знает границ.

Но когда в ток-шоу на Первом канале главная внутренняя проблема — изнасилование Дианы Шурыгиной, возникает «эффект камеры эха»: политический класс повторяет мантру «США-Украина-Сирия» (и «охранители», и «либералы», только с противоположными знаками); твой монолог отражается от стен комнаты, возвращаясь к тебе, — и кажется, ничего другого в принципе быть не может. Это к вопросу о том, почему молодежные митинги оказались сюрпризом для власти.

Об отличии «навальнингов» от «болотингов» 2011/12 годов я уже сказал: со стороны демонстрантов возрастает готовности применить насилие. У взрослого — хоть какие-то тормоза, кредитный «Форд-фокус», дедлайн по проекту, закрытая распродажа в Banana Republic. А у детей еще нет критического мышления и этических норм, зато есть в плохом смысле бесстрашие. Потому их и используют.

— Можно ли предугадать, как и с помощью каких медиа-технологий будет выстраиваться новый протест?

— Будут использоваться геймификация — вовлечение человека в игру с переходом из онлайна в офлайн. Перепостил видос «Он вам не Димон»? 10 баллов! Сходил на митинг? 20! Посмотрел курс видеоуроков от бандеровских братушек «как правильно жечь покрышки и драться с милицией»? 30! Набрал 100 баллов — имеешь право прийти в главный штаб и запилить селфи с Киндерфюром.

— При этом молодежная политика в стране разительно отличается от ярких движений и событий нулевых. Свернуты «НАШИ», доживает своей век МГЕР, даже молодежные ответвления оппозиционных структур окончательно маргинализировались. На твой взгляд — почему? Поколение спиннеров и айфонов не интересуется политикой? Или же это упущение федерального центра?

— Феномен «НАШИХ» был возможен в условиях высоких доходов от сырьевой ренты. Слава Юрьевич посылал помощника к какому-нибудь олигарху с записочкой от руки на клочке бумаги: тому-то, сколько, и тот возвращался с чемоданом кэша. В 2010 году одно московское отделение «НАШИХ» только на акции (без учета зарплат и аренды офиса) получало миллион рублей в месяц. По нынешним деньгам умножай на 3-4. Без строгого финконтроля! Разумеется, был распил, но было и вовлечение юных пассионариев, канализация их энергии на «социальное проектирование». И была та же антикоррупционная, антиэлитарная, левопопулистская повестка, что и сегодня сами знаете у кого. В стране изменилось не юношество, а экономическая ситуация.

— Сейчас подходит к концу прием заявок молодежного конкурса документального кино «Евразия.doc: 4 минуты», который вы проводите. По твоему мнению, что сегодня может объединить молодежь Евразии, пусть уже — постсоветской?

— Объединить могут большие проекты, возможные только на большом пространстве. Например, скоростная магистраль, по которой от Бреста до Астаны можно будет добраться за сутки, а до Пекина — за двое суток. Сейчас проектируется ее первый отрезок — ВСМ Москва-Казань. Культурные проекты объединяют людей в той же степени. Вот на наш конкурс пришло видео про «Челябинского Чистомэна», где парень, как супергерой, надел маску и объявил войну нелегальным свалкам и мусору. Такие люди и в Москве нужны, и в Гомеле, и в Бишкеке.

* — запрещенная в России террористическая организация