Дональд Трамп (Donald Trump) заявляет: «Пусть [Россия] избавляется от ИГИЛ. С какой стати, черт возьми, это нас должно беспокоить?». Вопрос задан по существу. Что плохого в том, чтобы разрешить российскому президенту Владимиру Путину повоевать вместо нас в Сирии?

Ответ: да ничего хорошего.

Во-первых, Россия воюет не против ИГИЛ.

По данным Института по изучению войны (Institute for the Study of War), Россия наносит авиаудары главным образом по территориям, контролируемым другими суннитскими группировками, которые президент Сирии Башар Асад (Bashar al-Assad) считает угрозой — в том числе и по организациями повстанцев, обученными и связанными с Соединенными Штатами. Это объясняется тем, что стратегической целью России является не уничтожение «Исламского государства», а помощь поддерживаемому Ираном режиму Асада. Кроме того, Россия хочет заставить Запад также оказывать ему поддержку. После уничтожения умеренной оппозиции мир будет вынужден выбирать между Асадом и ИГИЛ. Похоже, что президент Обама этого не понимает. На прошлой неделе он наивно заявил, что России не следует наносить удары по поддерживаемым Соединенными Штатами повстанцам, поскольку умеренная оппозиция нам понадобится в период перехода от режима Асада к другой власти. Вот именно поэтому Путин их и бомбит.

Во-вторых, российское вмешательство фактически укрепит «Исламское государство». Уничтожая умеренную оппозицию, Россия толкает все суннитские организации в руки «Исламского государства» и поддерживаемой «Аль-Каидой» группировки «Джабхат ан-Нусра» — сделав эти организации единственным оптимальным вариантом для большинства населения, выступающего против Асада, даже если они и не разделяют радикальную идеологию террористов. Это приведет к радикализации конфликта и сделает Сирию еще более притягательной для джихадистов. Это помогает Асаду, которому угроза «Исламского государства» необходима в качестве силы, выступающей против него, — чтобы оправдать бессменность своего режима.

В-третьих, возобновившееся присутствие России в Сирии способствует укреплению позиций Ирана. Неслучайно Россия направила свои силы и средства в Сирию всего лишь через несколько недель после того, как Москву посетил командующий спецподразделением «эль-Кудс» Касем Сулеймани (Qasem Soleimani). Иран — шиитское лицо исламского радикализма — становится на Ближнем Востоке все более влиятельным, и вторжение России способствует стремлению Ирана к доминированию в регионе. Это выгодно обеим сторонам. Россия получает возможность постоянного военного присутствия на Ближнем Востоке, имея крупную военно-воздушную базу в незамерзающем средиземноморском порту, из которого она может проецировать силу и бросать вызов США и их союзникам. Иран же получает оружие (такое, как современные зенитно-ракетные комплексы С-300 «Фаворит» для защиты от военного удара объектов своей ядерной программы), и новую коалицию для противодействия влиянию США в составе России, Ирана, Ирака, Сирии и ливанской «Хезболлы». А это и есть катастрофическая угроза интересам США. Как заявил генерал в отставке Джек Кин (Jack Keane) в эфире программы Fox News Sunday, «в стратегическом отношении российско-иранский альянс является фактором, меняющим весь ход игры на Ближнем Востоке. Это затронет каждую ближневосточную страну, и по всей вероятности, уменьшит влияние США».

В-четвертых, интервенция России является опасным сигналом, указывающим на слабость США. Обама объявил «Исламскому государству» войну и пообещал «уничтожить» сеть террористических организаций. Россия начала свое вторжение под тем предлогом, что мы проигрываем эту войну, а Россия приходит на помощь. Именно по причине нашей нерешительности в ходе военной кампании (в 75% вылетов бомбовые удары не наносятся) возник тот вакуум, который Россия сейчас заполняет.

Наша слабость в Сирии чревата последствиями за пределами этого региона. Именно то, что Обама не осуществил на деле свою политику «красной черты» после того, как Асад применил химическое оружие, и придало Путину смелости аннексировать Крым. При наличии еще большего числа доказательств слабости американцев Путин сможет и дальше испытывать решимость США защищать своих союзников по НАТО в Балтии или других странах, с которыми нас связывают обязательства в рамках альянса. У него сейчас есть авиабаза, благодаря которой российские истребители находятся в пяти минутах лета от Турции — члена НАТО. Другие противники США, например, Китай и Северная Корея, также смогут осмелиться и проверить нашу решительность. Слабость провоцирует противника на действия.

В-пятых, российская кампания по нанесению авиаударов указывают на то, что США — ненадежный союзник. Когда Россия предупреждает США, требуя «отойти в сторону», пока она наносит удары по формированиям, которые мы укомплектовали и обучили в борьбе с «Исламским государством», и мы молча соглашаемся, остальные, кто полагается на американские гарантии безопасности, теряют к нам доверие. Власти Ирака только что достигли соглашения с Ираном и Россией об обмене разведданными. Премьер-министр Ирака заявил в конце минувшей недели, что охотно предоставляет России возможность наносить удары по ИГИЛ с иракской территории. И вот мы уже договариваемся с Россией о предотвращении конфликтных ситуаций при проведении воздушных операций, что является формой военного взаимодействия. Поддержка или попустительство действиям России подкрепляет распространяющееся в регионе мнение о том, что мы действуем вместе с Россией, Ираном, Асадом, «Хезболлой» и иракскими шиитскими вооруженными отрядами против наших традиционных союзников.

Обама заявляет, что обо всем этом беспокоиться не следует. Он утверждает, что Путин действует по причине «слабости» и сам себя загоняет в «трясину» — почти так же, как во время вторжения СССР в Афганистан в 1979 году. Даже если это и так, для нас это не должно служить особым утешением. Что произошло после того, как русские, в конечном счете, ушли из Афганистана? Власть там захватил «Талибан», и он привел в страну «Аль-Каиду», в результате чего страна превратилась в прибежище для тех, кто организовал теракты 11 сентября 2001 года.

Другими словами, для США российское вторжение в Сирию является геостратегической катастрофой.

Вот поэтому, черт возьми, это нас и беспокоит.