Есть несколько важных оснований моего участия в эфирах на федеральных телеканалах. Причем среди них нет надежды в чем-то убедить моих оппонентов по так называемым дискуссиям. Большая часть из них сами не верят в то, что говорят, а пытаться убедить в чем-то зомби — это как искать пульс на протезе.
Тогда зачем? Первое: хотя считается, что интернетом в России пользуются чуть ли не 120% населения, значительная часть заходит в интернет, чтобы узнать расписание электричек, часы работы магазина или телепрограмму. Людей, для которых интернет стал окном в мир, не так много. Для десятков миллионов человек единственным окном в мир остаются федеральные телеканалы. Среди них есть и люди, которые все понимают и которым от этого жутко и противно. Мне кажется, что мы — интеллигенция — не имеем права игнорировать этих людей, презирать их за то, что они завязаны на эти источники информации, [не имеем права] говорить им: «Живите как хотите». В конце концов русская интеллигенция сформировалась как совершенно уникальное социальное явление именно потому, что она всегда занималась интеллектуальной заботой о людях.
Представьте себе человека наших взглядов, который понимает все про Крым, Путина и суверенную демократию — чтоб она сгорела! — но живет либо в провинции, либо даже и в Москве, но не может прийти на тусовку, где все свои, с которой я, например, сейчас и еду. Он работал инженером на заводе или врачом в поликлинике, у него были надежды в 1990-х годах. Это чаще всего пожилые люди.
Моя аудитория — люди, которые каждый день подходят ко мне на улицах и благодарят за выступления — это пожилые люди, конечно. В 1990-х у такого человека появились надежды на новую страну, новую жизнь, но потом они рухнули снова, и сегодня ему кажется, что погибло все, что все либо сошли с ума, либо испугались и сидят под лавкой, а он остался совсем один. Ему говорят: «Скажи спасибо, что тебе еще дышать дают». Мне кажется, что такому человеку важно увидеть на экране телевизора нормального человека и понять, что не все струсили и поверили в эту чернуху пропагандистскую, не все уехали. Ему будет легче, и он сможет пережить этот морок и безумие — и потом, если доживет, конечно, начать жить снова.
У меня нет иллюзий относительно Путина, но ведь страна должна существовать и дальше. Путин не вечен, блин, и когда-нибудь он перестанет быть президентом. Как мы будем жить дальше? Надо помогать своим и не впадать в отчаяние. Психолог Сидней Джорард говорил: «Кем ты можешь стать, тем ты должен стать». Я это рассматриваю как свой долг. Людям, которых я встречаю на улицах и которые мне пишут, это нужно. Простите за пафос.
Во-вторых, я ведь в прошлой жизни был психологом, пока случайно в 1992 году не стал советником Гайдара. Как психолог я могу сказать, что когда группа говорит вам про черное, что оно белое, вы иногда начинаете думать, что оно белое. Но если из группы в десять человек хотя бы один человек будет говорить, что оно черное, то групповое давление упадет почти до нуля. Это как дырка в шарике. Шарик лопается, а камера на автомобиле сдувается не сразу, хотя тоже становится мягче. Когда они день и ночь несут по телевизору полную х***ю — что земля плоская и стоит на трех китах, то люди начинают на самом деле в это верить! Это ужасно. Но если появляется кто-то, говорящий, что она круглая, действие этой пропаганды снижается абсолютно непропорционально, на 70%. Мне кажется, главное в сказке о голом короле не то, что люди все видели и боялись сказать, а то, что многие на самом деле видели эту его новую прекрасную одежду, и только благодаря ребенку, на самом деле, увидели, что он голый.
О том, почему либералов зовут на государственное ТВ. Я понимаю, что они используют меня. Я очень хороший либерал для них, потому что еврей, друг Чубайса, косоглазый — как известно, бог шельму метит, — и вообще сука конченая. Они как бы говорят зрителю: «Посмотрите, какой урод, какое ничтожество. Вот они какие наши враги!» Но это игра с ненулевой суммой. С моей точки зрения они используют меня, а я использую их. Может, это самонадеянно звучит, но я так думаю. Те, кто и так нас ненавидели, просто получают еще один аргумент для презрения. Но другие нас тоже слышат. Даже Господь не может сделать бывшее небывшим. Если мне удается сказать, что внешняя политика — гитлеровская, а внутренняя — муссолиниевская, если мне удается сказать, что Путин приносит вред стране, и необходима его скорейшаяя отставка, что мы совершили агрессию против Украины, то, конечно, вся эта свора тут же кидается на меня, и последнее слово остается за ними. Но мое-то слово никуда не делось, и наша часть зрителей его услышала. На ТВ, кстати, потому и отказались от формата «поединка», потому что в групповых форматах им проще.
Так случилось, что меня стали звать туда, куда других не зовут. Васю Пупкина, который, может, и лучше меня бы выступил, туда не зовут, а у меня эта возможность есть. Я оказался чуть ли не единственным официальным разрешенным политиком либерального толка. Кроме того, мне кажется, что девочкам и мальчикам, которые обеспечивают эфиры, эти железняки омерзительны до предела, им тоже хочется, чтобы на эфире был кто-то, кто не особенно выбирает выражения по отношению к господствующей идеологии и ее представителям.
Мне всегда тяжело там и очень часто противно. Там ведь раньше публика иногда поддерживала тебя, а сейчас такого не бывает. Теперь ты находишься в ситуации, когда ничего кроме ненависти тебе не адресовано. Ты входишь в зал, и все — партнеры по дискуссии и зрители — тебя ненавидят. Когда я ходил на передачу «Поединок», то получал от 10 до 25-30%. Если нас осталось даже 10% среди зрителей телевидения, то, может, у нас вообще еще есть надежда? Может, они еще не победили?
Задача украинских друзей, которые приезжают не из Лугандона, а из Киева, показать, что «ще не вмерла Украина». Что хоть вы и несете чушь собачью про бандеровцев и американцев, Украина жива — вот он я стою.
Об ограничениях. Меня никогда там ни в чем не ограничивают. Какие-то вещи я не делаю сам: например, никогда не наезжаю на ведущего и не говорю, что про него думаю, никогда не делаю личных нападок на первых лиц государства и не обзываю их. Я не говорю, что Путин злобный карлик — опускаться до их уровня нельзя. С кем спит Путин — это его личное дело. Я считаю, что Путин страну в пропасть ведет, что он Муссолини и ответственен за глобальную катастрофу, и его можно судить — это да, и это я говорю в эфире.
Я не знаю, почему меня не вырезают, но они понимают, что иначе я перестану ходить. Они вообще изменили стратегию поведения. Был момент, когда они разгоняли любую демонстрацию, где говорили «Россия без Путина», потому что хотели сделать картинку, на которой весь российский народ очень любит Путина. Потом они поняли, что их устраивает и ситуация, при которой 98% поддерживают Путина, а 2% выродков — выступают против, но за деньги Госдепа. Эту концепцию реальности я не разрушаю — потому они меня и зовут. Но в любом бизнесе выгода есть обоим сторонам.
На самом деле, я думаю, что они своих целей добьются и без нас. Не надо им нас звать, это их ошибка — они и так в шоколаде.
О своих взглядах. Я говорил в эфире, что это позор, что мы предали своих солдат. Мы ведем на Украине агрессивную войну, которую я считаю преступной, но мы не имеем права отказываться от наших солдат. Наши генералы должны были потребовать гарантий для военнопленных. У нас омерзительная традиция предавать своих солдат, как Грачев предал в первую чеченскую 28 танкистов. Я говорил, что там, разумеется, наши войска. В общем, ей-богу, я говорил на Первом и втором канале все!
Свежие комментарии